Мне вспоминается вишневое дерево. Длинный стол под ним. И за столом – люди и нелюди, парча и холстина, махровые банные и белые медицинские халаты, платья, рубашки, кружевные манжеты, солома, золото, кивающие в знак согласия короны, венки из речных трав, платки, вуали, цилиндры, шлемы…. Кто-то танцует, босыми ногами приминая траву – три девушки стройно ведут фигуры сиртаки. Парни отхлопывают им такты. Смешливые.
Я несу большую горячую миску, полную только что слепленными варениками. Грузный мужчина крутится у маленькой газовой плиты, стоящей прямо в саду, машет над кастрюлей ложкой, велит мне скорее возвращаться. Его рубашка заляпана жирными пятнами. Он розовощек, весел, в мучной пыли по локоть.
А глина в моих руках теплая, живая и почти мягкая.- Эй! Сказочница! – на крик оборачиваются все женщины, собравшиеся у стола. По тропинке между деревьями бежит Волчонок, моя подруга, которую я никогда не видела и не увижу никогда. Сейчас – можно. Сейчас возможно все. И дело даже не во времени, но – в месте. В этом Саду у самой Грани возможно все. Волчонок выхватывает из миски вареник, плюется вишневой косточкой.
- Здравствуй, Сказочница.
- Здравствуй, Сказочница, - отвечаю я, глядя в нее. Какая она? – за письмами, плывущими сквозь тонкие провода Загранья, за буквами, прирученными ею ласковыми зверями. Я гляжу, вижу, но знаю, что ничего не вспомню через мгновение. Не вспомню, но придумаю, сочиню, скажу.
Мы все здесь Сказители, Сказочники.
Говорим о том, что случалось лишь в воспаленном сне, но знаем, что это обязательно будет. Наши сказки сбываются…
- Как жизнь твоя?
- Не изменилась с тех пор, как я протягивала тебе меч у королевского дворца.
- Да… помню, - лицо ее становится задумчивым, она вновь тянется за вареником, но рука застывает на полпути, - И как сейчас твое королевство?
- Есть, - небрежно пожимаю плечами я. За столом ждут мою миску.
Волчонок усмехается и садится тоже под вишневые ветви. Это странное дерево – как странный сад, как странные люди и нелюди, пришедшие сюда из разных веков и по разным дорогам. Раз в 176 лет нити путей приводят нас сюда, к Грани. А дерево алое: алая древесина, теплая, как напившаяся крови, алые ягоды, ало-горячий снег цветов, смотрящих на восток.
Кто-то плещется в моем бокале – золотая рыбка ли – но нет, лишь солнце. Волчонок льет в мою чашу на тонком хрустале ножки что-то из тяжелого кувшина – золотая рыбка вздрагивает, бьется в агонии и рассыпается на алое марево – вишневый сок, кровь, вино.
- Погадай мне?
Рядом со мной смеется Рыжая, и на кольцах-сережках играет солнце. Она наклоняется ко мне с колодой.
- Сдвинь, - потом раскладывает карты на столе.
- А что там крестовый король? – спрашиваю я, глядя на нее сквозь чашу.
- Говорит с тобой…, - она замолкает, напряженно вглядывается в расклад, потом опрокидывает залпом свой бокал, - Еще! – она пьяна от ключевой воды, - Он придет к тебе…, а ты решишь, что сможешь ему помочь, - Рыжая смотрит на меня – пристально, уверенно, голубыми затуманенными глазами, - но что у тебя есть? Лишь ты сама, лишь твои сказки…
- Я подарю ему сказку, - шепчу я, пряча слезы в вине. Да, сейчас в бокале вино. Не кровью запивают тоску. И не вишневым соком. В вишневом соке хорошо топить жажду и летнее счастье.
- Подарок является подарком лишь тогда, когда он желанен, - Рыжая касается губами хмеля ключевой воды, - А если он не попросит?
Я молчу. Он ведь не попросит, я знаю…. И дальше – лишь 176 лет странствий, а потом опять встреча в чудесном саду и «погадай мне, Рыжая, на следующие 176 лет»…
- Зачем тебе крестовый король? Бубновый валет рядом с тобою…
Я вижу щенячьи глаза разрисованной карты. Они живые. Карие. Понятные. Преданные. Но…это не холод монарших треф. А я так хочу отдать в него все свое нерастраченное тепло…
- А знаешь, милая, - рука гадалки горячая от раскаленных временем костяных пластин карт, - зачем тебе расклад? Ты ведь сама пророк…прроррроок, - картавит, играя на языке словами, теребит вырезное подчашие кубка, - Расскажи мне сказку – такую, чтобы в груди щемило да плакать хотелось… ты ведь умеешь…, - пьяные слезы готовы разорвать туман в голубых глазах, - Расскажи мне сказку – мою сказку, для меня.
И я рассказываю. Рассказываю о девочке, отчаянно хотевшей разбить путы стягивающей ее опеки отчего дома где-то, на краю баварской деревеньки, о поездке-побеге в крупный город к двоюродной тетке, о нелегкой жизни в грязных кварталах, о растоптанной любви к заезжему офицеру, о…
- Ну, зачем ты рассказываешь мне мою жизнь, а? – рука, держащая кубок, мелко дрожит, - я все это знаю. Я все это уже прожила…
- Ты будешь счастливой, - вру я, - у тебя будут расти на подоконнике фиалки, а из окна ты будешь видеть мост над рекой и молочный сумрак…
Положила голову на руки Волчонок и задумчиво глядит на мою плохо сотканную ложь. Всхлипывает Рыжая, звенят кольца-сережки.
- Фиалки, говоришь?
- Да, и цикламены.
- Ци…, - она затихает, когда мозолистая мужская ладонь ложится к ней на плечо.
- Хватит. Она пьяна, - этот угрюмый высокий человек – ее отец, муж, брат, сын, совесть, ангел-хранитель…. Мы не знаем.
Все громче смех на поляне. Кто-то неровно перебирает струны гитары. Меня хватают за руку, вытягивают в круг.
- Я не умею…
- Смотри, - худенькая девчонка с короткими рыжеватыми волосами похожа на мальчишку, держит меня за плечо, перекидывая руку через спину, - с правой…левую вперед, левую назад…
Мы танцуем сиртаки, а я наступаю ей на ноги…

Надо мной небо – весеннее, блекло-городское небо. Город болен – весной, как насморком, не смертельно, но отчаянно. Аля смотрит на меня упрямыми глазами, избалованно готовясь расплакаться. Кукла – глазами синими и моими.
- Сказку, - требует Аля.
- Принцессу звали Эльза, - начинаю я. Фарфоровое личико Эльзы становится взволнованно испуганным, - Феи-крестные не забыли прийти к ней на праздник, но…

Надо мной небо… такое небо может быть только у Грани. Оно – пропасть – потому что пропадаешь в нем, потому что хочешь в нем пропасть, потому что знаешь, что пропасть в себе оно не позволит, лишь поддразнит, зачарует и оставит тебе в удел только мечту…
Я лежу с открытыми глазами. Рядом, слегка сутулясь, сидит Волчонок.
- Ну что, - говорит она, - до встречи через 176 лет?
В саду тихо. Очень тихо. Остальные уже ушли за Грань. Мы остались последними.
- А что там, Волчонок?
- Не знаю, Эльза…
Я вздрагиваю – впервые за вечность меня называют по имени.
Мы молчим. Я чувствую ее тепло и слышу, как бьется ее сердце – тяжело, сильно, сквозь влажную траву под телом. Ее кровь – моя. Моя кровь – ее. Она видит этот миг моими глазами – зовущее в себя небо-бездну. А я вижу – словно она – тонкий стеклянный хребет, за которым таинственное Загранье.
- Рыжая нагадала мне...
- Ты все-таки будешь ждать своего крестового короля? Там…
- Буду..., - мне стыдно за свое глупое упрямство, - чтобы согреть его.
- А если ты замерзнешь сама? Кто даст тепла тебе?.. Хотя, может быть, твой король станет твоей судьбой, - Волчонок одобряюще улыбается, но лицо ее подергивается туманом, - Раньше было не судьба. А сейчас... Сочини себе добрую сказку, Эльза...
Моя голова тяжелая. Небо все ближе. Вокруг. Внутри. Я задыхаюсь от этого густого неба. Сливочное на вкус, с сахаром – в рот, липкой ватой – в уши, вишневым сиропом – в глаза, течет по ресницам.- Береги себя, Эльза…. Счастливых снов…
Сказочники – плоть от плоти сна, они рождаются из него на заре. Они уходят в него – на зарю. Вишневый сироп неба…. Утренняя роса по щекам. Слезой.

К нам подходит Сашка – высокий, мрачноватый, взъерошенный. Кивает мне, и мы идем рядом. Он не говорит мне ни слова, мы ведь даже незнакомы по официальной версии. Мы просто идем вместе по парку до трамвая.
- …и она уснула. Просто потому, что была любознательна, полезла в самую темную башню, а там – ржавое веретено…. А, может быть, потому что так было предписано – уснуть под проклятьем. Эльза ведь очень боялась. Ты не представляешь себе, как, Аля, она боялась – всю жизнь.
Сашка усмехается. Сестра забирает куклу назад и пристально ее рассматривает.
- И все. И затянулся замок зимой, зарос густым непроходимым лесом. А она, Эльза, там… на холодном каменном полу… на 176 лет…
Сочини себе добрую сказку, Эльза…
- И вот спала она. И снились ей разные сны – как разные сказки. Про далекие моря и отважных капитанов. Про горячие весны и штормовые песни. Про черных драконов и печальных красавиц. Про отчаянных разбойников и мудрых королей. Крестовых ледяных королей. Вот только богатыри были не те, драконы слишком неестественны, феи ленивы, башни, в которых спят принцессы, слишком высоки, а леса густые и темные.… А она во сне плакала, гадая, за что такая несправедливость. И не было ничего – лишь плиты пола под щекой. Не находились ответы…
Аля бросает куклу на землю. Раскалывается молочно-белый фарфор.
- Аля!
Выпачкано синее платье. Эльза топит в луже черное кружево и свои мечты.
- Это плохая сказка! – кричит малышка, - Эльза – принцесса-неудачница!
Я поднимаю из черного жидкого неба-стекла надтреснутое лицо – мое. Глаза усталые. Щеки грязные. 176 лет оборвались для тебя, подруга? Ты ведь принцесса-неудачница. Ты ведь мое отражение…
- А знаешь, почему ты не находишь ответов? – спрашивает вдруг Сашка, мой дорогой, темный, сероглазый Сашка…
Я поднимаю на него голову и чувствую, как по щекам текут слезы. Смахиваю их, размазываю пальцами грязь. Я теперь – словно искупанная в луже кукла. Конечно же, я прощаю ему это «ты», забывая о том, что я рассказывала сказку не о себе, а о кукле, о потерянной феями спящей красавице. Но он знает меня лучше, чем я сама, он знает…
- Потому что ты не задаешь вопросов.
Мы идем дальше. Между нами – подушка, полная весеннего взволнованного воздуха. Нитки – солнце, горькое на вкус. Я так хочу уткнуться в эту солнечную наволочку. Я хочу уткнуться Сашке в плечо, провести рукой по его волосам… Вода с растерзанной Эльзы пачкает мне пальто. Но я прижимаю ее к себе, не желая замечать жестокую Алю. Я склею разбитое тельце дома, вложу плюшевое сердечко в грудную клетку. Сердце не должно быть ледяным и фарфоровым. Оно должно быть мягким – подушечкой для булавок. Правда, Эльза? Быть уязвимой – не слабость…
- Слушай дальше, Аля, - говорит Сашка, медленно подбирая слова, его бы слушать осенними дождливыми вечерами, держа чашку чая в ладонях, - А однажды она проснулась сама, выглянула в окно, оборвала клочья паутины со стекла и увидела солнце. И ледяное королевство у своих ног. Целое ледяное королевство. Она вышла в распростертую платком зиму, и под каждым ее шагом лед таял, обнажая дикие тюльпаны.
Я улыбаюсь. Моя мечта – увидеть дикие тюльпаны по склонам оврагов.
- «Что же вы, феи, – восклицает она, - так плохо поступили со мной?». «Как? - удивляются феи, - мы просто хотели, чтобы ты выспалась. Мы дарили тебе сны. И теперь ты сможешь рассказывать своим детям чудесные сказки». Эльза улыбается, идет к своим тюльпанам и над бездной оврага видит человека в смешном колпаке. «Ты принц?» - спрашивает она. «Нет. Я волшебник. Я хочу дождаться тепла. Здесь ведь так долго царила зима. Я замерз. Да и ты, наверное, тоже». «Давай я тебе помогу», - предлагает Эльза и остается вместе с ним, посылая к черту своих призрачных королей.
- Ожиданию тоже нужна помощь, - шепчу я. Сашка меня не слышит. Ты тоже Сказочник, Сашка? Почему я не видела тебя там, под вишневым деревом? Или видела, но не вспомнила твоего лица через миг. Просто было не судьба вспомнить. Может быть, мы с тобой танцевали тогда какие-то странные вальсы, когда кто-то заиграл на скрипке?
Я иду рядом с ним. Я так хочу коснуться его руки, обнять, поблагодарить за добрую сказку. Мы даже незнакомы с ним. Он небрежен, руки в карманах. Сейчас сядет в свой трамвай, а я – в свой. А потом будут какие-то редкие встречи. «Привет-привет». «Здрасьте-здрасьте».
Знаешь, Саш, королей нельзя просто так вычеркнуть. Я ведь тебя не смогла…. Только мне так хочется, чтобы ты оказался тем самым волшебником у оврага.
Мы идем. Вишневые деревья. Трамвайные пути. Я хочу стать его следом – быть всегда рядом.
Но он не знает моих желаний.
А я и не скажу.
Для этого мне нужно еще проснуться. Надеюсь, что это случится скоро. Ведь каменные плиты такие жесткие…